Через все эти ужасы дон Альфонс и донья Бланка торжественно прошествовали с музыкой и знаменами по улицам разоренного города. Покидая город, донья Бланка со знаменем в руках следовала в триумфальном шествии с идущим позади нее пленным бригадиром Игнасисом.

Те из граждан, которые утром добровольно пришли к карлистам, но попались в ловушку, шли теперь среди них, принуждаемые к восемнадцатичасовому форсированному маршу, отстававших карлисты тут же убивали.

Среди зуавов, из которых, как было сказано раньше, образовался особенно предпочитаемый доньей Бланкой батальон и ее почетная стража, находилось несколько французов-коммунаров и много беглых из Алькоя и Картахены.

Мало того, что карлисты грабили в городе кассы и сжигали правительственные архивы, они совершали много актов вандализма: в провинциальном институте уничтожили все физические инструменты и зоологические коллекции, в народных школах уничтожили мебель и все учебные пособия.

Таковы были деяния карлистов в Куэнке, происходившие одновременно с расстрелом немецкого капитана Шмидта. Все это вызвало протест всех цивилизованных наций! И действительно, этот грабеж и эти убийства показывали, что шайки дона Карлоса не воевали, а, как разнузданная толпа вырвавшихся на волю преступников, свирепствовали в несчастной стране, повсеместно производя грабеж и опустошения.

Семьсот пленных увели они с собой из Куэнки после беспримерного кровопролития, учиненного в этом городе, чтобы и потом иметь возможность удовлетворять свою кровожадность на безоружных людях.

Что же предстояло несчастным жителям Пуисерды после таких ужасных происшествий в Куэнке?

В будущем их ожидала подобная, а может быть даже и гораздо худшая, участь, ибо здесь предводительствовал карлистами и вел осаду против Пуисерды, казалось, сам дьявол, воплощенный в образе Тристани.

К несчастью, отряд правительственных войск под предводительством молодого капитана де лас Исагаса, посланный главнокомандующим для освобождения Куэнки, прибыл слишком поздно, чтобы воспрепятствовать грабежу и наказать злодеев на месте преступления. Битва при Эстелье и ее последствия были причиной этой медлительности, ибо там необходимо было сосредоточить все имевшиеся в наличии силы.

Горацио с вверенным ему отрядом форсированным маршем быстро направился к Куэнке и нашел здесь опустошения, о которых мы уже говорили.

Прибежавшие граждане кричали о мщении, девушки и женщины умоляли Горацио спасти их братьев и мужей, уведенных карлистами, и он обещал им это!

Встреченный здесь как спаситель и освободитель от позорной нужды и притеснений, он, напрасно искавший смерти в битве при Эстелье, с радостью видел теперь, что ему представляется прекрасный случай помочь этим несчастным и направить всю свою отчаянную храбрость на спасение пленных, стремительно ударив по неприятелю! Он мог пожертвовать своей жизнью, чтобы возвратить тысячам людей потерянное земное счастье и сотни людей спасти от ужасной смерти! Это была высокая и воодушевляющая мысль!

Хотя отряд, которым командовал капитан де лас Исагас, в сравнении с выступившим на Куэнку карлистским отрядом был весьма незначителен, но мужество и высокая цель, воодушевлявшая его, делали его равным по силе превосходящему его численностью неприятельскому отряду.

Благословляемый жителями Куэнки, выступил он со своими солдатами в погоню за карлистами.

Люди его были воодушевлены благородной целью — спасти 700 пленных собратьев и наказать карлистов без сострадания за произведенные ими в Куэнке зверства. Так объяснил им задачу Горацио.

Солдаты поддержали своего молодого капитана и поклялись лучше умереть, чем позволить карлистам убить 700 захваченных пленников.

В одном местечке, через которое проходил Горацио со своими солдатами, ему сообщили, что неприятель превышает его численностью в три раза и что поблизости его ждет еще подкрепление. Другой на месте Горацио, быть может, воспользовался бы этим известием, чтобы отказаться от исполнения своих намерений, но Горацио был тверд и, кроме того, речь шла об освобождении несчастных, которые без него неминуемо должны были погибнуть; речь шла об исполнении данного им в Куэнке обещания, поэтому, не медля ни минуты, поспешил он дальше, чтобы, следуя форсированным маршем, нагнать карлистов.

Судьба, казалось, благоприятствовала им. На следующий день к ним присоединился отряд, за счет этого подкрепления отряд Горацио увеличился настолько, что карлисты теперь превышали его численностью только вдвое, и, кроме того, в их распоряжений было теперь несколько орудий, в которых они нуждались больше всего и которые могли бы иметь большое значение при атаке.

Это подкрепление подбодрило людей, так что они уже с полной уверенностью в победе спешили скорее догнать неприятеля.

Горацио послал вперед взвод кавалеристов в качестве авангарда, чтобы иметь сведения о силе неприятеля, о его удаленности от них и о местности, где он находится. Вернувшись через несколько дней, они донесли, что карлисты расположились в нескольких милях от Салваканеты, причем лагерь не укрепили даже летними окопами. Один из всадников узнал от жителей, что карлисты все еще вели с собой 700 пленных, вероятно, не имея времени приговорить их к смерти и уничтожить.

Это донесение тотчас побудило Горацио и других офицеров немедленно выступить в Салваканету и атаковать неприятеля в его лагере.

Тотчас вся колонна разделилась на меньшие отряды, которые отправились по различным дорогам, чтобы напасть на карлистов одновременно с разных сторон и штурмом взять их лагерь.

Горацио со своими солдатами прибыл в Салваканету ночью, а утром на рассвете кавалерия уже атаковала карлистов.

В самом разгаре битвы при громе орудий бросился Горацио на неприятеля, стараясь штурмом взять наскоро возведенные окопы и лагерь карлистов.

Но они, хорошо зная, что численное превосходство на их стороне, защищались с большой стойкостью. Батареи их также не замедлили открыть огонь, а поскольку они имели большее число орудий, то и наносили большой вред, который скоро стал весьма ощутим, ибо ядра карлистов производили в рядах нападающих ужасные опустошения.

Но это не поколебало геройской храбрости немногочисленного войска!

Кавалерия продолжала свои атаки на неприятеля, а Горацио во главе своих храбрых пехотинцев пытался прорваться к занятой неприятелем возвышенности.

Сражение принимало все больший и больший размах; очевидно, карлисты не рассчитывали на такую храбрость и настойчивость малочисленного отряда. Они слишком полагались на свой численный перевес, а сами через несколько часов в некоторых местах стали уже отступать.

Когда Горацио заметил этот первый признак успеха, его охватила неудержимая радость и, готовый пожертвовать жизнью за эту победу, он с маленькой кучкой людей так стремительно бросился на неприятеля, что остальные отряды были не в состоянии поспевать за ними. Таким образом, он со своими людьми оказался окружен неприятелем, наступавшим на него со всех сторон и хотя поминутно отбрасываемым назад, но тем не менее, кажется, задавшимся целью победить этого смелого удальца.

Остальные офицеры со своими отрядами напрасно старались пробиться на помощь к своим слишком смелым товарищам; они не могли так быстро проложить себе путь через отважно сражавшихся карлистов.

Горацио и его маленькому отряду не было спасения! С неудержимой злобой вновь бросился в бой предчувствующий уже свое поражение неприятель, и тогда противники схватились врукопашную, причем на одного правительственного солдата приходилось десять кар-листов. Горацио и теперь, как бы воодушевленный предсмертной храбростью, бросился на окружавших его кар-листов и, опьяненный победоносными криками следовавших за ним, врубился в неприятеля, отступавшего перед ним.

В тот момент, когда он защищался от напавшего на него карлистского офицера, ему нанес сабельный удар кавалерист, и, смертельно пораженный, этот храбрый юноша упал…

Солдаты его, воспламененные жаждой мести за своего храброго начальника, неудержимо рвались вперед, и через несколько минут, когда Горацио выносили с поля битвы, сражение было окончено.